– Что за чушь, – говорил бывший начальник антарктической станции. – Согласитесь со мной, Тимур. Ладно, каторга – работа за еду, ограничение личной свободы и все такое. Но почему нужно заставлять нас трудиться, точно в каменном веке, самыми примитивными способами?
Ларин и сам задавался таким же вопросом. Зачем все эти крюки, сани-волокуши, вагонетки, вручную заталкиваемые в пространник? Одни говорили, что на проклятой планете не работают никакие механизмы. Но плазменный резак легко опровергал эту теорию. Другие считали, что звук работающих моторов привлекает снегожорок, и поэтому, когда вся первая партия осужденных погибла, технику отсюда вывезли.
Отрывочные сведения насчет той первой партии вообще были противоречивыми. Ходили легенды, что, попав сюда, каторжники столкнулись с пришельцами. Не аутерами или снегожорками, а представителями совсем другой расы, которых, как и людей, пригнали сюда добывать лед. Так или иначе, первая партия погибла полностью. Да и несколько следующих тоже. Единственным долгожителем был Гросс, остальные "старички" прибыли лет пять-шесть назад.
Тимур с трудом удерживал в ослабевших руках резак. Впахивал он за двоих, а получал меньше, чем раньше. На бригаду из трех человек едва удавалось выполнять две нормы. А ведь половину своей пайки он по-прежнему отдавал в женский блок. Желудок снова подводило от голода, а еще приходилось выслушивать нытье Штерна. Долбаный профессор! Вместо того чтобы пахать, языком чешет, как на кафедре.
– Мне наиболее правдоподобной кажется версия "психологического давления". Знаете, Тимур, я понял, никакого смысла в отсутствии техники нет. Просто наказание должно быть суровым. Вот и все. Но почему такое неравноправие? Почему… – Штерн оглянулся и понизил голос. – Почему вы ничего не скажете этому уголовнику Шаю или нашему начальнику? Нельзя же так. Я уже пожилой человек, а у вас серьезные проблемы со здоровьем…
Тимур молча поднял резак. Пронзительно-белый луч скользнул по льду, оставляя за собой ровный разрез. Штерн наконец-то захлопнул пасть, зацепил крюком глыбу и потащил в сторону волокуши.
Частое дыхание оседало на внутренней поверхности маски мельчайшими капельками, тут же превращающимися в иней. Каждые десять минут приходилось откладывать резак и очищать маску.
Тимур стянул рукавицу, осторожно просунул палец под нижний край маски и торопливо протер светоотражающее стекло. Лицо защипало, а кисть руки точно в кипяток окунули. Тимур поскорее восстановил целостность одежды, и только тогда перевел дух. Спасибо еще, перед самым арестом Гердт успел организовать ему курс аутолимфоцитотерапии. Если бы не это, Ларин давно бы был трупом. А так – хватало двух таблеток, чтобы пережить очередные сутки. Но препараты, разрешенные к провозу в личных вещах с Земли, подходили к концу. Открытия аптеки на Фригории в ближайшее время не планировалось. Вот и выходило, что по-любому конец Тимуру, чего бы он там ни обещал девочке-с-глазами.
Штерн впрягся в волокушу и, кряхтя, начал неблизкий путь к вагонеткам. Надо догнать его, подумал Тимур, а то проваландается лишних полчаса. "Следующий рейс – твой, – ехидно сказал внутренний голосю. – Заткнись, – оборвал его Тимур. – Не хочу об этом думать!"
– Жмур, мать твою растак! Без пайки останешься, снегожоркин хрен. Харе воздух гонять! Норму не выполним – минус с тебя, сам знаешь!
Неслышно подошедший Шай стянул маску, сплюнул на снег. Тимур невольно передернулся – для него такой фокус закончился бы в лучшем случае обмороком. В худшем – комой или смертью. В худшем ли? Покончить со всем разом – заманчиво… Ладно, это всегда успеется.
Не ушел, значит, урод с биомеханическими руками, решил повыделываться, сволочь! В последние пару дней Тимура так и подмывало сцепиться с Шаем, но это вам не мелкий пакостник Крот. Тимур прекрасно помнил, как в первые дни полета ублюдок голыми руками сломал шею одного из сокамерников. Как раз после этого их и потравили, как тараканов. Штерн, прошедший несколько раз через пищеварительную систему корабля, об этом не помнил. Он теперь вообще мало что помнил, и первое время считал, что он все еще начальник полярной станции в Антарктиде, пока Тимур не разъяснил ему что к чему.
Когда последняя глыба оказалась в вагонетке, Ларин уже ни о чем не думал, сосредоточившись на том, чтобы не упасть. А до конца смены часа два, не меньше! Он спрыгнул с заполненного вагончика. Штерн тяжело дышал, привалившись к вагонетке.
Шай, лениво наблюдавший за погрузкой, снова снял маску, утер лицо и протянул насмешливо:
– Что, сдох, Жмурик? Блогер-шмогер! Все вы, головастики, только и можете, что…
Тут он мучительно закашлялся, судорожно, со свистом втягивая ледяной воздух и сотрясаясь всем телом. Откашлявшись, длинно сплюнул, махнул рукой и побрел в сторону жилья. На снегу осталась красная клякса.
– Сам не сдохни, – проворчал Тимур. Воспаление легких. Не жилец. Как и ты, старик, как и ты…
Он прислонился спиной к стенке вагонетки, закрыл глаза. Сердце колотилось как бешеное, в груди хрипело и булькало.
Штерн с трудом поднялся на ноги и медленно, по-стариковски осторожно переставляя ноги, побрел в сторону забоя.
Спустя несколько минут, когда грохот крови в ушах начал стихать, Тимур сумел кое-как отлепиться от опоры. Надо идти. До нормы еще ходок пять, не меньше, с тоской прикинул он. И три из них – мои. Штерн уже едва на ногах стоит. Я не смогу за двоих! Просто не смогу! Все это невыносимо. Но что еще хуже – абсолютно безвыходно.
Теоретически, ссылка на каторгу имеет четкие сроки, Тимуру, например, отвесили пятнадцать лет. Но это не больше чем слова. Старожилы рассказывали, что больше пяти лет не удалось протянуть никому – обморожения, пневмонии, даже банальный бронхит, на Земле давно уже не считающийся серьезной болезнью, здесь, при полном отсутствии лекарств, становились приговором. Это если не вспоминать о снегожорках, бездонных трещинах во льду и прочих "радостях" гостеприимной планеты-каторги.
Ладно, хорош себя жалеть. Тимур горько усмехнулся – ты, старик, заболеть явно не успеешь, сдохнешь раньше от аллергического шока. А пока – топай, грузи лед.
Он успел сделать три шага, прежде чем из тоннеля, ведущего в раскоп, донесся приглушенный крик. Тимур замер на месте, настороженно прислушиваясь. Если чему-то и успел научить его месяц, проведенный здесь, так это тому, что опасность может появиться откуда угодно и в любой момент.
Спустя несколько мгновений в глубине тоннеля замелькало пятно света. Налобник Штерна, машинально отметил Тимур. Луч фонаря беспорядочно метался по стенам и потолку, словно напарник отчаянно вертел головой.
Тимур отступил назад, снова прижался спиной к вагонетке. Вывернул голову, бросил взгляд вверх. Опять уставился на тоннель. Теперь было хорошо слышно тяжелое дыхание Алекса и буханье его подошв по утоптанной снежно-ледяной дороге.
А еще через секунду Тимур услышал знакомый шелест и скрежет. Точно лопатой по льду. Не раздумывая больше, он метнулся к лесенке, ведущей на верх вагонетки. Десять ступенек – десять тонких железных перекладин. Раз плюнуть? Да, если на тебе нет бесформенной неповоротливой спецухи, на ногах не висят пудовыми гирями термоботинки, а руки не закованы в негнущиеся рукавицы.
Скрежет быстро приближался.
Тимур выбросил руку вверх, вслепую нашаривая следующую ступеньку – маска изнутри запотела напрочь, видимость была нулевой. Есть! Теперь подтянуться, переставить ноги… Черт! Правый ботинок соскользнул с обледеневшей перекладины. Тимур повис на руках, отчаянно болтая ногами в тщетной попытке поймать опору. Несколько секунд – и пальцы разжались. Он тяжело рухнул спиной на твердый лед. От боли в ребрах перехватило дыхание.
Тимур неуклюже заворочался, пытаясь встать на ноги. И вдруг замер, внезапно осознав, что больше не слышит звука передвижения снегожорки. Медленно, очень медленно Тимур повернул голову в ту сторону, где, по его представлению, находился вход в тоннель. Чертова маска не давала рассмотреть ничего. Тишина давила почти физически, будто на Тимура разом обрушился весь добытый за сегодня лед.
А, все равно помирать не сегодня так завтра, подумал он. Но уж сожрать себя, точно слепого котенка, я не позволю! Зажав рукавицу между коленей, рывком выдернул руку. Кисть обожгло холодом. Прикусив губу, чтобы не закричать, Тимур поднял мгновенно потерявшую чувствительность ладонь, поддел край маски…
Мутное от испарины поляризованное стекло неожиданно легко скользнуло вверх. В лицо будто плеснули кислотой. Тимур задохнулся от боли. Выступившие на глазах слезы моментально замерзли, и когда он попытался сморгнуть, ресницы ударились друг о друга с негромким, но отчетливым шелестом.
Не обращая внимания на боль, он жадно всмотрелся туда, откуда только что раздавались звуки преследования. Тоннель был пуст. Только перед самым входом темнело большое черно-красное пятно, да стены были густо забрызганы такими же кровавыми кляксами.
